Анонимки ▶ Анонимное общение

Девочки, в памятки будущего роддома указано про то, что нужно взять с собой несколько комплектов белья для новорожденного. Подскажите, пожалуйста, сколько и что брать то? Что брали вы? Что было очень необходимо, а что лишним именно касаемо одежды малыша? Заранее, спасибо 🙏🏻🌷ЗАКРЫТЬ ▲

Катька еще только пиналась в животе, а приходилось уже получать то в бок, то в спинку... Непутёвая ее мамаша торчала в очереди в «винополке», где водку стали выдавать по талонам. Давка была такая, что даже видавшие виды пропойцы выталкивали беременную из очереди. Не столько из-за жалости к животу и ребёнку, а просто, чтоб облегчить очередь на одно лицо. Родилась Катька по весне. Нещадно дымила печка. Плакали от мороза одинарные окошки. Настрогав уже четверых детей, папаша не догадался сострогать вторые рамы, зимние. Окна слезливо распускали нюни, глядя на голытьбу на полу. Ребятня, несмотря на рыжего папку, была разномастной: то рыженькие, то черненькие. А может от мамки такие были, чернявые. Хотя понять, какая мамка была, трудновато. Запитая до черноты, может, и не чёрная вовсе, а русенькая. Ребятня подрастала, родились другие, «послекатькины» ребятишки. Старшие нянчили младших, придумывали другу дружке имечки. Когда мамка не пила, в доме было жарко натоплено. Семью Гурулевых жалели: часто приносили мешками ношеную одежду: сапожки, цигейковые шубки и шапки. Что-то доставали из мешков и носили, а большая часть так и валялась в мешках в кладовке – недосуг было разбираться. Школа за «трудными детьми» тоже присматривала, и выделяли то пальтецо, то войлочные сапоги. Понятное дело, что лет с десяти-двенадцати ребятня начала приворовывать. То по мелочи в соседском огороде, то с прилавка в магазине, то просто с бельевой веревки – и к маме. Та быстро ворованное меняла на спиртное, иногда на еду. Так и пошло. К 14-ти Катиным годам старший, Лёшка, уже отсидел один раз. А сама она вместе с мелкими уже раза три попадалась за мелкие кражонки. Из-за возраста пока только тягали в инспекцию по делам несовершеннолетних, да на комиссию по этим же делам. Толку, правда с этого было ноль. Мамка на все эти заседания всё равно не ходила. То ли от недоедания, то ли от того, что в утробе ещё вместо витаминов в кровь водка поступала, но хорошего росточку Бог Кате не дал. Так махонькой и была к 14 годам, под полтора метра. В 14 лет за несколько краж уже привлекли ее «по-взрослому» – с предъявлением обвинения, подпиской о невыезде и прочей суровой атрибутикой. А суд дал два с половиной, пока условно, как осужденной впервые. А братишки-рыжики есть хотели не условно, а по-настоящему. И Катька снова взялась за старое: суд-то оказался совсем не страшным, пожурили да отпустили. А потом села на четыре года. Второй суд оказался на расправу скор. Да и куда с условными-то? Конечно, уже на «малолетку». Хорошо, следователь, который сам растил троих девчонок, пожалел Катьку, да принес ей старенький школьный ранец, доверху набитый самым необходимым для этапирования. СИЗО, этап, «малолетка» под Иркутском, в Базое. А там было все плохо! Хотелось закрыть глаза и сбежать от наглых бывалых «зэчек», вся бывалость которых заключалась только в большем сроке пребывания. Хотелось поспать дольше, а приходилось вставать. Хотелось никого не слышать, а приходилось ходить в школу по резкому окрику воспитателя, а ещё учиться шить, кроить. В общем, старенькая, но хорошо протопленная мамкина избушка рисовалась в мечтах, как какие-то сказочные хоромы. Ночами Катька ревела, укрывшись с головой и глотая слезы, потому что пожалеть её, как в деревне, было некому. За первый год было всего одно письмо от маленького Рыжика. Тогда Катька написала следовательнице, которая вела её первое дело. Направляя его тогда ещё в суд, она напрямую сказала Кате: «Никто тебя сейчас не посадит по первой судимости. Но через год, а то и раньше, сядешь. Даже если ты поймешь, о чем я тебе толкую, твои не поймут, и пить вдруг не бросят. Есть шпане надо будет. А ты жалостливая». Пожаловалась Катька ей в письме на холод, голод. Надежда была только на эту следовательницу, тоже какую-то маленькую, как Катька. Через три месяца Катьку переводили на «взросляк», а туда в её одежде было ехать равносильно самоубийству. Закоренелый бронхит через два-три месяца перековался бы в туберкулез, а то и вовсе ещё на пересылке закончился пневмонией. Следовательница прислала небольшой, плотный, криво зашитый тючок. В нём туго скручено было и зимнее пальто, и тёплые, хотя и старенькие уже, сапожки. К счастью, и размер подошел. Свитер, чуть великоватый, но зато с огромным воротником, который можно было использовать как шарф или шапку, и даже старенький пуховый платок. А ещё – несколько брикетов киселя, конфеты, сушки. Катька была теперь богатой невестой! И, хоть за сапоги и свитер пришлось выдержать целую войну, воспиталка не позволила это отобрать, потому что на этап Катьку нужно было отправлять тепло одетой. Воротник свитера долго, почти всю зиму источал какой-то легкий запах духов, похожих на запах сломанной черёмушной веточки, который не заглушался даже опостылевшими запахами колонии. И расставаться со свитером Катьке не хотелось больше всего из-за того, что пах он не тюрьмой, а свободой... Обратно в село Катька приехала в зябком ноябре. В автобусе кашляла так, что двое соседей справа и слева сочли за лучшее пересесть от неё подальше. Прятала подбородок в коричневый воротник того самого свитера и дремала в ожидании своего села. Никто её не встречал. Прямо с вокзала она побежала к следовательнице, которая весь «взросляк» потом писала ей письма, и ещё раз отправила посылку, с едой. Она же написала, что родители умерли, а ребятня в детском доме Следовательница, взглянув на повзрослевшую Катьку, грустно улыбнулась: – И нисколько не выросла… А у тебя даже и дома почти не осталось, разбирают его потихоньку. Старшие твои сидят, маленькие в детдоме. Но что-нибудь придумаем. Вместе вышли из РОВД и подошли к магазинчику. Следовательница накупила полный пакет круп, масла, пару буханок хлеба, попросив продавцов выбрать из только что завезенного с пекарни, горяченький ещё. – Там дрова-то остались, – остатки забора, а за ним – склады пилорамы. Макаронника принесешь, дома хорошенько натопи. Погоди. Давай еще до аптеки добежим. В аптеке купила сиропа солодки да несколько листочков таблеток от кашля и, сунула всё это в пакет с едой. Прихлопнула ниже спины: «Дуй. Обустраивайся. Да не пей только, слышь, Кать?» Катька пошла домой. Улыбалась, видя, что старикан выстоял, несмотря на беспризорность. Он даже не был закрыт на замок. В кухне в одной из рам выбито стекло. Одела брошенную у самого порога отцовскую потрепанную куртку. Жарко натопила печку. Из собранных в сенях куртёшек и штанов соорудила массивную пробку, которой заткнула оголенный квадратик окна, куда…ЗАКРЫТЬ ▲