"Чижелый" год

Стоял погожий августовский денек. Предполуденная пора. С самого утра было душно и жарко. Луга и леса щедро источали запахи скошенных трав, нагретой листвы и хвои. Тихо в воздухе, тихо в деревне. Лишь стайки весело галдящей ребятни, направляющиеся к озеру, редкие прохожие, шедшие по своим делам, да собаки лениво побрехивали меж собой.

Саня Лузгин возвращался домой от Сереги Авдонина, помогал ему ремонтировать движок у машины.

Под раскидистыми ветвями рябины и яблони, усыпанной мелкими яблочками, что росли в палисаднике, в тени и прохладе на скамейке у ворот сидел дед Макар в майке-алкоголичке и наброшенной на плечи поверх ее легкой куртке. Правая рука его была в гипсе и покоилась на перекинутой через шею марлевой повязке. Старик сидел нахохленный, тяжело вздыхал, пощипывая бородку.

– Здорово, дядя Макар! Что это у тебя с рукой? – полюбопытствовал, здороваясь, Саня и остановился напротив.

– Што, што…. Аль сам не видишь? Открой гляделки-то…, – в сердцах ответил дед Макар, горестно махнув здоровой левой рукой. – Какое уж тут здоровье?!

– Сломал что ли… руку-то?

– Но!

– Надо же! – сочувствующе покачал головой Саня, поцокал языком и подошел к деду. – Как же так тебя угораздило-то?

– Как, как…, – передразнил его дед Макар, кривя рот. – Закакал тут…. Ты бы, слышь, Сань, вместо каканья-то свернул бы лучше мне цигарку. Самому-то, вишь, никак не получается. Да покрупнее, чтоб надольше хватило.

Саня подсел на скамейку рядом с дедом, достал из правого кармана его куртки кисет с табаком, свернул толстую и длинную цигарку, прикурил ее и подал деду. Сам закурил сигарету.

– У-ух! – выдохнул старик, сделав две жадные затяжки. – Спаси тя бог, Санек! Не дал помереть-то. Ага….

Помолчали, покуривая.

– Чижелый ноне год выпал, – после недолгой паузы, не выдержав молчания, пожаловался старик. – Чижелый…. Как, считай, с Нового года, с праздника-то, зачалось, так и…, – махнул рукой. – Чижелый, че тамака! Третий, ведь, раз ломаюсь-то…. М-да-а…. В нонешнем годе все. Чуешь? Ну! Когда такое было? Ох-хо-хо! – вздохнул дед Макар. – В первый-от раз, правда, вывих только был. Легко тогда отделался-то…, могло быть хужее. Да-а-а…. Мог бы и башку свернуть. Ко-не-шно…. Што ты! Че так смотришь-то, не веришь?- дед сощурил глаза и хитро посмотрел на Саню. – Помнишь, сколько под Новый год снегу-то навалило? Ну! Сугробищи какие! Во-от…. Хэх! Черт дернул тогда меня че-то полезть на крышу! Сам удивляюсь…. Ну, конечно, сбросить же снег хотел, крыша-то старая уж, на ладан дышит. Приспичило прямо – ни раньше, ни позже, язви ее…. Ага! О-о-ох! Сбросил, называется…. У-гу-у. С полкрыши и успел-то…. Как я сковырнулся с нее, никак до сей поры в толк не возьму? Как я в сугроб-то воткнулся башкой до самых… до этих…? Ну, сам знашь, до чего, че тебе говорить…. Ох ты, мать честная! Торчу…, башка в сугробе, ногами брыкаю по воздуху, а вылезть не могу. Ну да! Руки же тоже тамака. О-о-ох! Не дай бог тебе так-то…. Что ты! И в плече такая боль – аж в глазах стемнело…. Да-а-а…. Кричать не могу, мычу только. Хорошо старуха моя вышла во двор. Вовремя вышла-то, как учуяла будто, я уж и задыхаться тамака стал. Увидала мои ноги-то, ахнула, да давай откапывать. Сообразила…. Она у меня вообще сообразительная, чего там зря говорить-то. Ниче-о-о…, откопала. Голове-то ничего, а рука не работает, язви ее, и боль такая – не приведи бог! Старуха моя толкует мне, мол, вывих это у тебя. Ага! Так че ты стоишь-то, старая, кричу ей – дерни как след, руку-то. Дернула, аж искры из глаз в разные стороны брызнули. Што ты! Через малое время боль утишилась и рука задвигалась. У-гу-у…. Так вот, Санек, вишь, как год нонешний начался? – дед Макар выдохнул струю дыма, помолчал. – Вот и говорю – чижелый ныне год для меня.
– А тут, хе-хе-хе, – со смешком продолжил дед Макар. – В конце марта уж, ага, приходит ко мне забулдыга этот – Ефим Волокитин. Знаешь, ведь, его? Во-во! Как был беспутный, таким и остался, все-то ходит, фордыбачит по селу. Приперся, ага. Пойдем, говорит, Макарушка, по последнему ледку порыбалим. Ну! Счас, говорит, звериный клев самый начался. Наловим, говорит, на ушицу, да под самогоночку-то в самый раз будет, самый, говорит, смак. Тоже, смаковщик нашелся…! Какой, толкую ему, из меня рыбарь-то? Сто лет удочку в руках не держивал, да и удочки-то у меня нет. Ничего, говорит, Макарушка, удочки у меня есть, возьмешь мою какую ни-то. И че ты думашь? Уговорил, ведь, хрень старая! Ко-не-шно…. От него, ведь, не отвяжешься, как репей словно…. Да и сам подумал, что хорошая ушица под стакан первача, самое милое дело. А, Сань? То-то! Только, говорит он мне, как на лед спускаться будем, ты, говорит, пакеты полетиленрвые надень на валенки, чтоб не замочить их. А то, говорит, поверх льда-то уж водичка образуется, намочишь. Ага!

Саня Лузгин слушал деда Макара со вниманием, с затаенной усмешкой. Изредка поддакивал да кивал головой. Знал, что дед любил присочинить что-нибудь к своим рассказам.

– Ну вот, – продолжал дед. – Подошли мы, стало быть, к озеру. Я на валенки, как он советовал, пакеты натянул, подвязал, все путем. Только эт-то стал к озеру спускаться, да ка-а-ак грохнусь на бок, так два ребра враз хрясь – и сломались! Угу-у…. Они же скользкие, пакеты-то, а тамака спуск крутой. Про ребра-то мне уж потом врач сказал, после ренгену, – уточнил старик. – Што ты! Боль в боку такая – не продохнуть. А этот, забулдыга хренов, стоит и ржет, как кобыла в стойле. Ему-то што, не его же ребра! Ну, кое-как домой доковылял. Бок горит прямо весь. Старуха моя бегает вкруг меня, охает, ахает, ругается…. Черт старый, кричит, че удумал! Рыбалить вздумалось ему…. Мне, значит. Вот так я и порыбалил, Санек! Штоб Ефиму с горшка не слазить до своей кончины! Ну, потом само-собой больница, ренген и две недели ребра обматывал этим, как его…. Во-во! Ластичным бинтом. О-ох, как спомнишь, так…. Теперь-то што…, теперь смешно, конечно. М-да-а….

– А с рукой-то как получилось? – спросил Саня, пряча улыбку. – Небось, опять пакеты надевал?

– Ох, и язва же ты! Тебе бы все поиздеваться…. Ишь ты, какой! Пакеты…. Подпали-ка мне лучше цигарку, вишь, потухла, – Саня щелкнул зажигалкой, поднес огонек под погасший окурок. Дед Макар затянулся, закашлялся. – Кхе-кхе…. В погреб эт-то я вчерась свалился, – откашлявшись, сказал дед. – Вот тебе и ну! Варваре моей вареньица захотелось, на сладенькое, вишь, ее потянуло чего-то. Как не уважить старую? Ува-а-ажил…. Полез в погреб-то…, а память совсем отшибло, знать. Весь ум-от, который был, видать, с годами подрастерял. Ну-у…! Забыл же совсем, пень трухлявый, что намедни, как лезть, я сам же на лестнице две перекладины убрал – сгнили. Ну да! Еще подумал, что хорошо убрал-то, а то либо я, либо старуха полезем, да и сковырнемся. Хэх! Нет, чтоб сразу приладить-то! Все лень, наша матушка, язви ее…. Потом, думаю, прилажу, не к спеху же. Вот и приладил…. Сам же и сковырнулся! О-ох, мать честная! Я же в этой… в коме был. Да-а-а…! Ох, Саня, очнулся, а вылезти-то не могу – рука же переломана! Поднялся кое-как, кричу старухе, чтоб бежала к соседям. Хорошо Иван дома был. Какой, какой…? – дед Макар сердито глянул на Саню. – Иван Шевелев, конечно. Один же Иван сосед у меня! Ну! – дед Макар со злостью выплюнул окурок под ногу. Притоптал. – Пришел, ага, быстро прибежал. Молодец! Вытащили меня с Варварой…. Он же и скорую вызвал по телефону, по своему. У нас-то нету…. Ниче-о-о…, привезли в больницу, замотали вот. Теперь, как доктор говорит, месяца через два только эту хреновину снимут. Че так долго? Так двойной перелом-то! Как-как, а я почем знаю? Доктор так сказал, – он приподнял руку в гипсе, пожаловался. – Чижелая рука-то. Устаю…. И что обидно, Санек, – правая рука-то, рабочая, сломалась. А левой-то много ли наделаешь? Вишь, даже цигарку и ту свернуть не могу. Коне-е-ешно…. Вот ты и думай, Саня, как теперь дяде Макару жить-то. Чего лыбишься? Вам бы все хаханьки!

– Да припомнилось, дядя Макар, – посмеиваясь, сказал Саня, – как ты в позапрошлом году наплел Илюхе невесть что обо мне, помнишь? А теперь вот…

– Тю на тебя! Так ты че, Санек, обиделся никак? – с лукавым блеском в глазах, спросил дед. – Так я ж без умыслу приврал Илье, чтоб заманить его к себе да угостить. Хот ты! Глянь-кось, обиделся….

– Нет, дядя Макар, не обиделся. Как на тебя можно обижаться? – ответил, Саня с хитрой улыбкой глядя на деда. – Пословицу помнишь?

– Каку таку пословицу?

– Не рой другому яму – сам в нее попадешь. В самую точку, кажется, попала. Как считаешь, а, дядя Макар?

– Во-о-она ты к чему…. Хе-хе-хе, – заперхал дед Макар. – Поддел, поддел, черт рыжий…! Че тут скажешь? Коне-е-ешно, как же… все верно, – дед прищурил лукавые свои глаза, пригладил усы. – Хе-хе…. Бог шельму метит. Истинно так! Вот за то и страдаю теперь, так выходит…. М-да! Так-так…. Вот я и толкую – чижелый ноне год, – заключил дед Макар. – Ладно, Саня, заболтался я тута-ка с тобой…, пойду, лекарство приму. Че-то шибко ноет, рука-то. К непогоде, видать, – оба поднялись со скамейки. – Ну, прощевай, Санек, покуда, да не серчай на меня,… на старого.

– Ладно, дядя Макар. Ты давай выздоравливай поскорее. Всего тебе…!

И разошлись. Дед пошел в свой дом, а Саня Лузгин – в свой.

Подул легкий ветерок. Радостно зашептались листвой яблоня с рябиной. В воздухе посвежело, а над краем горизонта уже зачернела, выплывающая из-за гор, туча.

Геннадий Сотников

Уважаемые читатели, предлагаем Вам подписаться на наш телеграм канал. Там Вы найдёте еще больше интересных рассказов: