На семейном ужине муж поднял тост «За мою любимую грязнулю».

Вся его семья смеялась. Я улыбнулась, и их смех застыл, когда я сказала три слова. Но это случилось позже. А начиналось всё совсем по-другому.

Семь лет назад я была наивной девушкой из небольшого городка, которая думала, что любовь способна преодолеть любые преграды. Дмитрий тогда казался мне принцем из сказки, красивым, обеспеченным, из хорошей семьи. Он ухаживал за мной три месяца, дарил цветы, водил в дорогие рестораны и говорил, что я не похожа на всех остальных девушек.

Первые тревожные звоночки прозвенели уже на помолвке. Когда Дмитрий представил меня своей семье, я сразу почувствовала холод в их взглядах. Золовка Анна оглядела меня с ног до головы, словно оценивала товар на рынке. «Какое интересное платье», — сказала она с натянутой улыбкой. — «Очень… необычное». Елена, младшая сестра, кивнула в поддержку. «Да, сразу видно, что девушка старается». Они говорили обо мне в третьем лице, хотя я стояла прямо перед ними. Дмитрий тогда промолчал. Я подумала, что он просто стесняется показывать свои чувства при родственниках. Какой же глупой я была.

После свадьбы всё встало на свои места. Оказалось, что дом, в который меня привёз муж, принадлежал его матери, Марине Павловне. Пожилая женщина, с добрыми глазами и седыми волосами, встретила меня совершенно по-другому, чем её дочери. «Наконец-то в нашем доме появился живой человек», — сказала она, обнимая меня. — «А то одни куклы ходят». Золовкам это явно не понравилось.

С первого же дня они начали свою тихую войну против меня. Анна постоянно давала советы о том, как правильно держать себя в приличном обществе. «Ты же понимаешь, дорогая, что теперь носишь нашу фамилию, — говорила она покровительственным тоном. — Нужно соответствовать определённому уровню». Елена поддерживала сестру, критикуя мою одежду, манеры, речь. Всё это подавалось под видом заботы и желания помочь. Дмитрий не только не заступался за меня, но постепенно присоединился к сёстрам. Сначала это были лёгкие подколки в компании друзей. «Моя Катенька — девушка простая, без претензий», — говорил он, и все понимали истинный смысл этих слов. Потом появились прямые оскорбления, замаскированные под шутки. «Грязнуля» стало его любимым обращением ко мне дома. Он объяснял это тем, что я якобы неаккуратная, хотя весь дом блестел от чистоты, благодаря моим стараниям.

Единственной защитой и поддержкой была Марина Павловна. Когда дочери начинали свои лекции о том, как нужно себя вести, она резко обрывала их: «Хватит, девочки! Лучше бы вы у Кати поучились быть настоящими женщинами». Это злило золовок ещё больше, но при матери они сдерживались. «Не слушай их, детка», — говорила мне свекровь, когда мы оставались одни. — «Они завидуют тебе, потому что ты настоящая, а они всю жизнь играют роли». Она рассказывала мне о своей молодости, о том, как сама когда-то была чужой в богатом доме мужа. «Я тоже была простой девушкой, — признавалась она. — И знаешь, что помогло мне выжить? Я никогда не забывала, кто я есть на самом деле». Но поддержка свекрови только усиливала ненависть остальных членов семьи ко мне.

Прошло пять лет, прежде чем я поняла простую истину: ничего не изменится никогда. Более того, с каждым годом их презрение ко мне только усиливалось. Теперь они даже не скрывали своего отношения при посторонних. Я стала семейной шуткой, мишенью для насмешек за каждым семейным обедом. И только свекровь продолжала относиться ко мне по-человечески. Мы подолгу разговаривали на кухне, когда остальные были заняты своими делами. Марина Павловна рассказывала о своей молодости, о том, как тяжело ей было в начале семейной жизни. «Настоящая семья, Катенька, — говорила она тихо, — это не те, кто носят одну фамилию. Семья — это те, кто остаётся рядом, когда становится по-настоящему трудно». Тогда я ещё не знала, насколько пророческими окажутся эти слова.

Болезнь свекрови началась внезапно. Марина Павловна всегда была крепкой женщиной, несмотря на свои 72 года. Но в один октябрьский день она не смогла встать с постели. «Что-то со мной не то, Катенька», — сказала она мне слабым голосом. Врач диагностировал сердечную недостаточность в острой форме. Марина Павловна нуждалась в постоянном уходе. Золовки и Дмитрий отнеслись к маминому недомоганию равнодушно. «Пусть Катя присматривает, — сказали они. — Она всё равно дома сидит без дела». Так я стала единственной, кто ухаживал за больной свекровью.

В последние дни жизни свекровь много спала, но когда просыпалась, всегда звала меня. «Катенька, ты здесь?» — шептала она слабым голосом. — «Не уходи, пожалуйста». Я сидела рядом с ней часами, держала её за руку, читала любимые стихи. Она смотрела на меня с благодарностью. «Ты единственная в этом доме, кто по-настоящему заботится обо мне», — говорила она, крепко сжимая мою руку. «Мои дети вспоминают обо мне, только когда им что-то нужно».

Марина Павловна умерла тихо, во сне, в один из мартовских дней. Я нашла её утром, когда принесла завтрак. Она лежала спокойно, с лёгкой улыбкой на губах, словно наконец обрела покой. Я закрыла ей глаза и только потом позвала остальных. Похороны прошли пышно. Золовки не пожалели денег на красивый гроб, дорогие цветы, поминальный обед. Они принимали соболезнования как страдающие дочери, рассказывали всем, какой замечательной была их мать. Я стояла в стороне, в простом чёрном платье, и только я по-настоящему оплакивала Марину Павловну.

«Теперь всё изменится», — сказал мне Дмитрий вечером после похорон. — «Мама больше не будет тебя покрывать». В его голосе слышалась угроза, и я поняла, что мои страдания только начинаются. Уже на следующий день золовки принялись за поиски завещания. Они перерыли кабинет матери, её спальню, даже чердак и подвал. Через неделю они вернулись от нотариуса с довольными лицами. «Всё в порядке, — объявила Анна на семейном совете. — Мама разделила всё поровну между нами троими, мне, Лене, и Дмитрию». Когда они сообщили мне официально о содержании завещания, я не удивилась. Честно говоря, я и не рассчитывала на что-то. Мне было достаточно того, что последние месяцы я провела рядом с единственным человеком в этом доме, который меня любил.

Но их поведение изменилось моментально. Теперь, когда Марины Павловны не было рядом, чтобы защитить меня, они сбросили все маски. «Слушай, деревенщина, — сказала мне Анна в первый же день. — Теперь я хозяйка в этом доме. И я устанавливаю правила». Правила оказались простыми: я должна была обслуживать всех троих, не получая за это ничего, кроме крыши над головой. «Ты будешь готовить завтрак к восьми утра, обед к часу дня, ужин к семи вечера, — диктовала мне Елена. — Уборка каждый день, стирка через день, глажка по мере необходимости». Дмитрий добавил: «И никаких возражений. Хочешь жить в нашем доме — работай».

Наследство составляло внушительную сумму — 15 миллионов рублей, плюс недвижимость. Каждый из троих получил по пять миллионов. Они тут же принялись тратить деньги с размахом. Анна купила трёхкомнатную квартиру в центре города. Елена открыла салон красоты. Дмитрий вложил деньги в какой-то стартап. А я превратилась в их личную прислугу. Каждое утро встаю в шесть, чтобы успеть приготовить завтрак, потом уборка, мытьё полов, протирание пыли во всех комнатах. «Грязнуля, в моей комнате опять пыль на полке», — жаловалась Елена. — «Ты что, специально плохо убираешь?» Анна поддерживала сестру: «Я тоже заметила, что качество уборки снизилось. Наверное, думает, что теперь можно халтурить». Дмитрий кивал одобрительно.

Постепенно я начала избегать общения с подругами и родственниками. Мне было стыдно рассказывать им о своей жизни. Когда звонила мама и спрашивала, как дела, я отвечала, что всё хорошо. Не могла же я признаться, что мой муж называет меня «грязнулей», а его сёстры обращаются со мной как с прислугой. «Ты стала какая-то замкнутая», — заметила подруга Света, когда мы случайно встретились в магазине. «Раньше ты была такая весёлая». Я соврала, что просто устаю от домашних забот, и поспешила уйти.

Прошло два года с момента смерти Марины Павловны. Два года унижений, которые становились всё более изощрёнными. Я почти забыла, что когда-то была счастливой молодой женщиной, с мечтами и планами. Теперь вся моя жизнь сводилась к обслуживанию людей, которые меня презирали. Единственным утешением были воспоминания о свекрови. «Ты достойна гораздо большего, чем они тебе дают», — вспоминала я её добрые слова. Но эти слова казались насмешкой судьбы. Я была обычной женщиной из простой семьи, которая не умела постоять за себя.

И тогда случилось то, что изменило всё. Однажды, убирая в комнате покойной свекрови, которую золовки превратили в склад ненужных вещей, я наткнулась на старую шкатулку. Она стояла за чемоданом в дальнем углу, и я раньше её не замечала. Внутри лежали письма, фотографии и документы. Среди бумаг я нашла конверт с моим именем, написанным рукой Марины Павловны. Внутри было письмо и ещё один документ. Я развернула бумагу и не поверила своим глазам. Это было завещание. Настоящее завещание, согласно которому всё состояние Марины Павловны — дом, дача, вклады, ценные бумаги, общей стоимостью 15 миллионов рублей — доставалось мне.

Я читала завещание дрожащими руками, не веря своим глазам. Документ был составлен нотариусом Петровым за месяц до смерти Марины Павловны, и заверен всеми необходимыми печатями. «Всё моё имущество завещаю Катерине Сергеевне Петровой, единственному человеку, который показал мне настоящую любовь и преданность в последние годы жизни», — было написано знакомым почерком свекрови. Дальше шло пояснение, от которого у меня перехватило дыхание. «Мои родные дети показали себя эгоистичными и жестокими людьми. Они не заслуживают того, что я могу им оставить. Катя — единственная, кто был рядом, когда мне было трудно. Она единственная, кто любил меня бескорыстно. Пусть она получит то, что заслужила своей добротой».

К завещанию было приложено письмо, адресованное мне. «Моя дорогая Катенька, — писала Марина Павловна. — Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет рядом. Я знаю, как мои дети будут с тобой обращаться после моей смерти. Знаю, что они попытаются тебя унизить и сломать. Но у меня есть для них сюрприз. Завещание, которое они найдут у нотариуса, — поддельное. Я попросила старого друга нашей семьи помочь мне в этом обмане. Настоящее завещание спрятано там, где только ты сможешь его найти, среди моих личных вещей, которые дети сочтут ненужными. Я знала, что только ты будешь разбирать мои вещи с любовью и вниманием. Не позволяй им больше унижать себя, дорогая. Ты получила всё, что они считают своим. Дом, в котором ты живёшь, теперь твой. Деньги, которые они тратят, — твои. Всё, чем они хвастаются, принадлежит тебе по праву. Используй эту силу мудро, но не будь слишком мягкой. Они этого не заслуживают».

Я перечитала документы несколько раз, пытаясь осознать происходящее. Значит, все эти два года семья Дмитрия жила на мои деньги. Покупала квартиры, машины, развлекалась, всё за мой счёт. И при этом обращалась со мной как с прислугой. Внутри поднялась волна ярости, которую я не чувствовала уже много лет. Я аккуратно спрятала документы и стала обдумывать ситуацию. Нужно было действовать осторожно. Если я покажу завещание сейчас, они могут попытаться его уничтожить или заявить, что оно поддельное. Нужен был план, как правильно использовать эту информацию.

Следующие дни я жила как в тумане, механически выполняя домашние обязанности, но внутри всё кипело от негодования. Каждое их оскорбление, каждая насмешка теперь воспринимались по-другому. Они унижали законную хозяйку дома, тратили мои деньги и при этом считали меня никчёмной. «Грязнуля, кофе остыл», — жаловался Дмитрий за завтраком. Раньше я бы извинилась и побежала разогревать. Теперь я смотрела на него другими глазами — он сидел за моим столом, в моём доме, пил кофе из моей чашки и позволял себе меня оскорблять. «Сейчас принесу свежий», — ответила я спокойно, но внутри думала: «Скоро ты узнаешь, кто здесь настоящий хозяин».

Анна рассказывала за ужином о новых покупках: «Купила сегодня шубу за 200 тысяч. Норковая, канадская. Продавец сказал, что такие носят только очень состоятельные дамы». Раньше я бы позавидовала. Теперь думала: «Моими деньгами покупаешь. Скоро вернёшь всё до копейки». Елена хвасталась успехами салона: «Клиентура растёт, доходы увеличиваются. Думаю, к концу года смогу открыть филиал». Я улыбалась и кивала, а про себя отмечала: «Мой салон, открытый на мои деньги. Интересно, что ты скажешь, когда узнаешь правду».

Но больше всего меня злило их отношение ко мне. «Катя, ты сегодня особенно медленно работаешь», — замечала Анна. — «Может, стимул нужен? Хочешь остаться без ужина?» Елена поддерживала сестру: «Или без выходного дня? Хотя какие у неё выходные, она же и так дома сидит». Они смеялись, а я сжимала кулаки под столом. Дмитрий был особенно отвратителен. «Знаешь, грязнуля, я думаю о разводе. Может, найду себе женщину поприличнее?» Эти слова раньше повергли бы меня в панику. Куда я пойду без него, без дома, без средств к существованию? Теперь я думала: «Развод? Отличная идея. Ты уйдёшь из моего дома с пустыми руками».

Я начала планировать свою месть. Просто показать завещание было мало. Хотелось, чтобы они сполна заплатили за все унижения, за все годы издевательств. Они должны были публично признать свою вину и мою правоту. И я знала, как это сделать. Золовки как раз планировали большую вечеринку по случаю годовщины смерти матери. «Пригласим всех друзей и родственников», — говорила Анна. — «Устроим поминальный ужин, расскажем, как мы скучаем по маме». Елена кивала: «Правильно. Покажем, какие мы заботливые дочери». Дмитрий поддержал: «И заодно продемонстрируем наше благосостояние. Пусть все видят, как хорошо мы живём». Идеальный момент для разоблачения. Все родственники и друзья соберутся в одном месте, будут чествовать память Марины Павловны и восхищаться её «благородными» детьми. А я покажу им правду, кто на самом деле был дурак, и кто получил наследство по праву.

«Катя, ты будешь готовить на 30 человек», — объявила мне Анна. — «И не вздумай опозориться. Будет много важных гостей».

Я покорно кивнула: «Конечно, постараюсь». Но внутри уже представляла, как упадут их лица, когда правда откроется. Я провела бессонную ночь, продумывая каждую деталь. Завещание нужно было показать в самый кульминационный момент, когда все гости будут в сборе. Лучше всего во время тоста, когда Дмитрий традиционно произнесёт речь о покойной матери и о том, как семья чтит её память.

Вечер поминального ужина настал. Я провела весь день в приготовлениях, готовя изысканные блюда для 30 гостей. Дом был украшен фотографиями покойной Марины Павловны, везде горели свечи, создавая торжественную атмосферу. Золовки надели чёрные платья и выглядели как скорбящие дочери. «Аня, не забудь про салфетки на столе», — напомнила мне Анна, поправляя своё дорогое ожерелье. — «И следи, чтобы бокалы всегда были полными». Елена добавила: «А главное, не мешайся под ногами. Сегодня особый день, и всё должно быть идеально». Дмитрий кивнул: «Правильно. Покажем всем, какая у нас дружная семья».

Гости начали прибывать к 7 вечера. Родственники, друзья семьи, коллеги — все люди, которые знали Марину Павловну и уважали её. Они выражали соболезнования золовкам, восхищались их стойкостью и благородством. «Какие вы молодцы, что устроили такой прекрасный вечер памяти», — говорила тётя Люда. — «Марина Павловна была бы довольна». Я разносила угощения, наполняла бокалы, убирала со стола. Гости практически не замечали меня, иногда благодарили за поданное блюдо, но в основном я была невидимой. Это меня устраивало: чем меньше внимания, тем лучше для моих планов.

«Посмотрите, как хорошо устроились дети Марины Павловны, — шептались между собой гости. — Дом прекрасный, обстановка богатая. Видно, что мать оставила им неплохое наследство». Анна и Елена скромно улыбались, принимая комплименты. «Мама всегда была мудрой женщиной, — говорила Анна, промокая глаза платочком. — Она позаботилась о нашем будущем». Дмитрий рассказывал о своих успешных инвестициях: «Мамины деньги работают, приносят прибыль. Думаю, она была бы довольна, что мы разумно распоряжаемся наследством». Гости кивали одобрительно, а я стояла рядом с подносом и слушала, как мой муж хвастается моими деньгам