Группы МОИ НОВОСТИ

3 октября 2025 в 16:44

на сайт, и вы сможете вступить в группу.

Позвонили из полиции: сына нашли ночью на шоссе.

Полиция проверила видео камеры соседей и была в шоке

Звонок разорвал тишину ровно в двадцать три часа сорок семь минут. Экран мигнул неизвестным номером, и у меня почему-то сразу похолодели ладони: на скорой и в приёмном покое обычно звонят по внутренней связи.

— Это Вероника? — Женский голос был чёткий, без лишних эмоций. — Старший лейтенант Родионова. Дорожно-патрульная служба. Ваш сын, Олег, у нас в отделении. Он в безопасности, но вам нужно подъехать немедленно.

«В безопасности» должно было успокоить. Но ноги тут же стали ватными. Олег должен был спать дома, под пледом с динозаврами, а Пётр – сидеть с ним, пока я на ночной смене в стационаре. Я едва попала ключом в замочную скважину машины, руль скользил, пальцы дрожали. Дорога до отдела тянулась как бесконечный коридор больницы. Мелькали пустые остановки, редкие фуры гудели на объездной, и в каждой тени мерещился мой сын.

Я звонила Петру, гудки, сброс, тишина. «Может, телефон сел, может, спит». Мысли цеплялись за оправдание, как за поручни в трясущемся автобусе. В дежурной части пахло растворимым кофе. Я увидела его сразу. Маленькая фигура в пластмассовом кресле, он будто стал меньше своих восьми лет. Те же любимые пижамные штаны с ящерами, только колено разодрано, ладони в дорожной пыли, лицо полосами от слёз. Олег вскочил и врезался мне в грудь с такой силой, что я едва устояла.

— Мам! — Он захлебнулся воздухом. — Я тебя искал. Я шёл, шёл, а там машины быстрые, я испугался, тише, тише.

Я прижимала его, чувствуя под пальцами ледяные уши.

— Я здесь. Всё, мой хороший, я здесь.

К нам подошла невысокая темноволосая женщина в форме, старший лейтенант Родионова. Взгляд внимательный, собранный.

— Вероника Сергеевна, давайте отойдём на минуту. Горячее какао мальчику уже принесли.

Я посадила Олега за стол к женщине-инспектору, та показала ему на телефоне фото своего овчаренка. Он кивнул и уткнулся в кружку так старательно, будто это была работа.

— Вашего сына заметил дальнобойщик на трассе, недалеко от развязки в сторону Ростова, — спокойно начала Родионова. — Время около 23 часов 15 минут. По его словам, мальчик дважды выходил на обочину, пытаясь перейти. Он назвал ваше имя и сказал, что идёт к маме в больницу.

Губы сами выговорили: «Это три километра от дома».

— Да. — Офицер чуть кивнула. — Он сказал, что его оставили на улице и не пускали в дом.

Словно щёлкнул выключатель. Шум в отделении ушёл на задний план, и осталось только одно слово.

— Кто? — спросила я слишком тихо.

— С его слов, отец. И в доме была ещё женщина. Лина. Тётя.

Она произнесла имя осторожно, будто проверяя мою реакцию. Имя ударило, как ледяной воздух. Лина. Его младшая сестра, наш временный гость уже полгода.

— Олег сказал, — продолжила Родионова, — что папа попросил поиграть во дворе, а потом закрыл дверь. Было темно и холодно, он испугался, перелез через забор, ушиб колено и пошёл к маме в больницу. Он очень чётко повторяет одну и ту же последовательность.

Я качнула головой, как делают пациенты, когда услышанного слишком много.

— Пётр, он не мог, — выдавила я автоматически. — Возможно, Олег не так понял. Дверь заела. У нас петля…

Родионова не спорила. Просто посмотрела на меня очень внимательно, а затем мягко добавила: «Соседка, Людмила Сергеевна, уже связалась с нами. У неё камеры на участке. Она уверена, что запись понадобится».

— Мы направили экипаж к вам домой. Ваш муж на звонки не отвечает.

Я почувствовала, как ладони снова холодеют. В висках застучало. Камеры, запись… Олег поднял глаза от чашки, увидел меня и тут же потянулся. Я присела рядом.

— Скажи, солнышко, что случилось? Только как есть, хорошо?

Он кивнул, сжал мои пальцы.

— Папа сказал, что они с тётей Линой будут заниматься взрослым делом, а мне надо поиграть немножко. Было уже темно. Я стучал, звал, но они не открывали. В вашей комнате свет был. Они смеялись.

Он замялся, сморгнул.

— Потом я вспомнил дорогу к твоей больнице. Я полез через забор. Упал. Но встал. Я шёл по огонькам.

Я дышала медленно и глубоко, как учу пациентов перед болезненной процедурой. Только процедуру сейчас делали мне.

— Мы сейчас сделаем всё по правилам, — спокойно резюмировала Родионова. — Оформим осмотр, зафиксируем ссадины, вызовем дежурного педиатра. Затем, к дому и к соседке, посмотрим запись. Параллельно попробуем установить местонахождение вашего мужа и Лины. Вероника Сергеевна, вам важно понимать, речь может идти об «оставлении несовершеннолетнего в опасности». Это уголовная статья.

Я кивнула. В горле было сухо. Телефон в кармане завибрировал. «Пётр, где вы? Почему Олег не в кровати?» Я показала сообщение офицеру. Она коротко набрала ответ: «Немедленно домой. Полиция ждёт», — и перевела взгляд на меня. — Готовы?

Я посмотрела на сына. Он уже не дрожал, но держал меня за рукав, как за спасательный круг.

— С нами едет инспектор по делам несовершеннолетних, — сказала Родионова, будто угадав мой страх. — Мальчик останется в машине с сотрудницей, мы зайдём на участок и посмотрим записи у соседки. Если захотите, Олег может заснуть в дежурной комнате у нас, там тихо.

— Я рядом, — прошептала я сыну. — Никуда не уйду.

Мы вышли в прохладную ночь. Воздух пах мокрым асфальтом и чем-то железным — то ли отравленными словами, то ли от мысли, что в нашем доме, за нашей дверью, произошло то, чего я не могу произнести вслух. Машина ДПС мягко тронулась. Я прижимала к себе Олега и повторяла одну простую мысль, как молитву: «Он жив, он рядом, дальше разберёмся». Но где-то в глубине уже щёлкало другое, непреклонное: если это правда, двери для Петра в наш дом закрылись навсегда.

Мы ехали по ночному городу, а я смотрела в окно и чувствовала, будто врезаюсь в прошлое. Машины спали во дворах, редкие такси мелькали жёлтыми пятнами. Олег уснул на моём плече, сжимая ладонь. Я гладила его волосы и думала, когда всё успело так измениться.

Когда-то мы с Петром считались идеальной парой. Знакомые завидовали: вместе с институтской скамьи, потом свадьба, покупка квартиры в ипотеку, рождение Олега. Даже трудности казались преодолимыми, пока мы держались за руки. Но за последние пару лет всё пошло не так. Сначала Пётр начал задерживаться на работе. Он бухгалтер, грезил карьерой, хотел стать соучредителем в солидной фирме.

— Ещё немного потерпим, — говорил он, — вот получу повышение, и всё наладится.

Я верила. Но наши вечера превратились в редкие встречи на кухне с чашкой чая и сухим «как день прошёл». Я тоже училась, брала смены в больнице, осваивала новые курсы по сестринскому делу. Уставала так, что иной раз засыпала в одежде. Но думала: «Всё временно, всё ради будущего».

А потом появилась Лина. Я помню тот вечер слишком ясно. Она приехала с чемоданом и зареванными глазами.

— Развод, — выдохнула она, — мне негде жить.

И Пётр, не спросив меня, сказал: «Она сестра. Куда я её дену?»

Лина, младшая, на пять лет. Сводная, их родители поженились, когда Пётр уже учился в институте. Она всегда казалась мне избалованной, но я старалась не показывать раздражение. Сначала думала: «Пару недель перекантуется, и всё». Но неделя превратилась в месяц, месяц — в полгода. Я пыталась быть хорошей хозяйкой, готовила больше, стирала её вещи, включала её в наши семейные прогулки. Но постепенно Лина будто стала второй хозяйкой.

Сначала случайно заглядывала к Петру в кабинет, помогала с бумагами. Потом садилась между нами на диване, смеялась слишком громко над его шутками, дотрагивалась до руки. Я делала вид, что не замечаю. Когда делилась сомнениями с подругой, та махала рукой: «Да брось. Он тебя любит. У вас сын, семья. Ты ревнуешь к призракам».

Но даже Олег начал задавать вопросы.

— Мам, — как-то сказал он, — почему папа и тётя Лина закрываются в вашей комнате, когда тебя нет?

Я замерла с ложкой в руке.

— Может, они просто разговаривали, — натянуто улыбнулась я. — Наверное, помогала ему с бумагами.

Олег пожал плечами.

— Но почему дверь на замок? Я стучал, они сказали, что заняты.

Мне хотелось отмахнуться. Дети иногда придумывают, путают. Да и Пётр всё отрицал: «Ты выдумываешь. Лина переживает развод, я просто поддерживаю её. Успокойся».

Я пыталась верить. Ведь этот человек был моим мужем 12 лет, отцом моего ребёнка. Он держал меня за руку на родах, строил со мной планы о даче и отпуске. Не может же всё это оказаться ложью. Но внутренний холод рос. Иногда я ложилась на нашу кровать и ловила запах, который не могла объяснить. Новый аромат, не мой, не его. Духи. «Может, от порошка или кондиционера для белья?» — успокаивала я себя.

Теперь же, сидя в полицейской машине и слушая, как Олег во сне всхлипывает, я понимала: всё было видно давно. Просто я закрывала глаза.

Родионова обернулась ко мне с переднего сидения.

— Вероника Сергеевна, вы понимаете, что если записи подтвердят слова ребёнка, вашему мужу грозит лишение родительских прав?

Я только кивнула. Не было сил отвечать.

Мы подъехали к нашему дому. У ворот стояла соседка, Людмила Сергеевна, в халате и пальто поверх него. Она держала в руках телефон, прижимала его к груди, будто спасательный круг.

— Верочка, — взволнованно заговорила она, — я всё видела. Камеры записали. Я сначала не поверила своим глазам, но когда Олег не вернулся, поняла: беда.

Я смотрела на неё и впервые за многие годы почувствовала благодарность к соседке, которую раньше считала чересчур любопытной. Её камеры сегодня стали единственным шансом узнать правду.

— Покажите, — тихо попросила я.

Она разблокировала телефон, и мы склонились над экраном. На записи — я, целующая сына перед отъездом на работу. Пётр машет рукой, будто всё в порядке. Сердце сжалось. Потом
2 часть –