Группы МОИ НОВОСТИ

Вчера в 19:13

на сайт, и вы сможете вступить в группу.

Разведенка, с ребенком

Дорога петляла между березовыми рощами, то ныряя в овраги, то взбираясь на пригорки, с которых открывался вид на бескрайние поля. Алексей вел машину молча, изредка поглядывая на жену. Марина сидела, откинувшись на спинку сиденья, и смотрела в окно, но он знал — она ничего не видит. Взгляд её был обращен внутрь себя, туда, где клубился страх перед неизвестностью.

— Может, развернемся? — предложила она в который раз за последний час. — Ну зачем это всё? Живем же как-то без благословений.

Алексей покачал головой и накрыл её руку своей: — Всё будет хорошо. Бабушка Дарья… она просто другого времени человек. Но сердце у неё доброе.

Марина хотела верить. Очень хотела. Но память услужливо подсовывала картинки из прошлого: как свекровь в первом браке смотрела на неё с плохо скрываемым раздражением, как шептались за спиной родственники бывшего мужа. И хотя с Алексеем всё было иначе — его родители приняли её с Викой сразу и безоговорочно — старые раны давали о себе знать.

— А если она… — Марина не договорила, но Алексей понял.

— Бабушке девяносто два года. Она пережила войну, голод, потеряла мужа в сорок лет и одна подняла троих детей. Просто дай ей время.

Деревня показалась внезапно — за поворотом, как будто выросла из-под земли. Покосившиеся заборы, яблони в палисадниках, собаки, лениво поднимающие головы на звук мотора. Дом Дарьи Петровны стоял в самом конце улицы — крепкий, с голубыми наличниками и резным петухом на коньке крыши.

Алексей даже не успел заглушить мотор, как калитка распахнулась.

На пороге стояла маленькая сухонькая старушка в темном платке. Глаза — пронзительно-синие, молодые ещё, несмотря на морщины, — смотрели напряженно, изучающе. Алексей вышел из машины, подошел к бабушке, обнял осторожно — боялся сломать эти хрупкие косточки.

— Бабуль, познакомься — это Марина, моя жена.

Марина вышла следом, улыбнулась неуверенно, протянула руку. Но Дарья Петровна руки не взяла. Смотрела долго, пристально, будто взвешивала что-то на невидимых весах.

— Разведенка, значит? — голос у старушки оказался неожиданно звонким. — С ребенком чужим. И фамилию небось мужнину носишь?

Марина побледнела, рука так и осталась висеть в воздухе. Алексей напрягся: — Бабушка…

— Молчи! — Дарья Петровна повернулась к нему. — Ты-то куда смотрел? Мать твоя сбежала, бросила тебя младенцем. Бабка твоя — та вообще с фронта не вернулась, семью кинула. И ты туда же? На разведенку позарился? Да ещё с приплодом?

«Приплод». Это слово ударило Марину как пощечина.

— Я… простите… я пойду, — выдавила она из себя и повернулась к машине.

— Марина, стой! — Алексей метнулся за ней, поймал за руку. — Не уходи. Пожалуйста.

— Пусть идет! — крикнула Дарья Петровна. — Нечего тут! Опозорить меня решил на старости лет? Что люди скажут?

В глазах Марины стояли слезы, но она их сдерживала. Не хотела плакать. Не перед этой злой старухой, которая видела в ней только штамп в паспорте и чужого ребенка. Вика… Господи, как хорошо, что они оставили девочку у родителей Алексея.

— Поехали домой, — прошептала она. — Пожалуйста. Это была плохая идея.

Алексей обнял её, прижал к себе: — Подожди в машине. Пять минут. Я поговорю с ней.

Марина кивнула устало. Ей уже было всё равно. Просто хотелось уехать отсюда, забыть этот день как страшный сон. Она села в машину, откинулась на сиденье, закрыла глаза. Сквозь опущенное стекло доносились голоса — Алексей что-то горячо говорил, бабушка отвечала резко, отрывисто. Потом голоса стихли.

Прошло не пять минут, а все двадцать. Марина уже хотела выйти, позвать мужа, когда он появился в дверях. Лицо хмурое, челюсти сжаты.

— Поехали? — спросила она тихо.

— Нет. Пойдем попрощаемся нормально. Она… она плачет.

Марина удивленно подняла брови: — Плачет? Эта железная леди?

— Марин, пожалуйста. Просто зайди на минуту.

Она вздохнула, вышла из машины. Ноги не хотели идти, но Алексей взял её за руку, и она пошла. В доме пахло печным дымом и сушеными травами. На столе стояли нетронутые пироги, самовар пыхтел в углу. А у окна, на лавке, сидела Дарья Петровна и плакала — тихо, по-стариковски, утирая слезы краем платка.

Увидев их, она попыталась встать, но ноги не держали.

— Садись, девонька, — прошептала она. — Садись… Прости меня, старую дуру.

Марина замерла в дверях. Это была та же женщина, что пять минут назад называла её разведенкой? Алексей подтолкнул её к столу, усадил на лавку напротив бабушки.

— Тамарка соседка… — начала Дарья Петровна, всхлипывая. — Нагадала мне тут… Карты разложила, кофейную гущу поглядела. Говорит — внук твой на разведенке женится, с чужим ребенком. Повторит судьбу матери своей и бабки. Бросит семью, как они. А я… я так боюсь…

Старушка заплакала сильнее, и Марина вдруг увидела не злую старуху, а испуганного ребенка. Ребенка, который всю жизнь ждал, что его снова бросят. Который цеплялся за традиции и устои как за спасательный круг, потому что если всё делать «правильно», то, может быть, беда обойдет стороной.

— Бабушка Дарья, — Марина протянула руку через стол, накрыла морщинистую ладонь. — Алексей никогда не бросит семью. Он не такой.

— Знаю! — Дарья Петровна сжала её руку неожиданно сильно. — Вижу теперь, знаю! Он на тебя смотрит — глаз не отводит. И ты… ты добрая, я вижу. Простила меня, старую. А я… я тебя обидела. Ребеночка твоего обидела, невинную душу.

Она встала, подошла к сундуку в углу, долго рылась там, достала свёрток в выцветшей ткани.

— Вот. Это я на правнука копила. На правнучку теперь пойдет. Возьми.

Марина покачала головой: — Не надо, бабушка Дарья. Мы не за этим приехали.

— Возьми! — старушка всунула ей свёрток в руки. — И благословение моё возьми. Живите долго, детей рожайте. А я… я Тамарке скажу, чтоб со своими картами подальше шла. Вот ведь напугала старуху!

Она обняла Марину неожиданно крепко, по-матерински.

— Прости, доченька. Прости за слова злые. От страха всё, от страха…

Через два дня

Деревенская улица гудела как растревоженный улей. Новость о том, что внук Дарьи Петровны приезжал с женой, облетела все дворы. И версий было столько, сколько домов на улице.

— Красавица! — рассказывала Зинаида из крайнего дома. — Я в окно видела — как с картинки!

— А Дарья-то как? — спрашивали соседки.

— А что Дарья? Обняла, чай с пирогами пили. Я мимо шла — смех из дома слышала!

Тамара, та самая, что с картами, сидела на лавочке у магазина и цедила сквозь зубы: — Ничего хорошего не выйдет. Карты не врут.

Но её уже мало кто слушал. Потому что Дарья Петровна, впервые за много лет, вышла к колодцу не в старом платке, а в праздничном — том самом, что берегла для особых случаев.

— Глядите-ка! — ахнула почтальонша Нина. — Дарья Петровна, у вас что, праздник какой?

Старушка улыбнулась, и лицо её помолодело лет на двадцать: — Праздник, Нинушка. Внук мой женился. На хорошей девушке женился, доброй. И дочка у неё — прелесть что за ребенок. Вика зовут. Правнучка моя теперь!

Слово «правнучка» она произнесла с такой гордостью, будто это было звание или орден. И соседки, глядя на её сияющее лицо, невольно улыбались в ответ. Только Тамара буркнула что-то про карты и ушла восвояси.

— А невестка-то кто по профессии? — спросила любопытная Зинаида.

Дарья Петровна выпрямилась: — А какая разница? Человек хороший — вот что главное. Алёшку моего любит, ребенка воспитывает. Чего ещё надо?

Месяц спустя

Машина остановилась у знакомой калитки. Но теперь из неё выскочила маленькая девочка в ярком сарафане: — Бабушка Дарья! Бабушка Дарья! Мы приехали!

Калитка распахнулась мгновенно. Дарья Петровна, кряхтя, присела на корточки, раскрыла объятия: — Викуша! Солнышко моё! Как выросла-то!

Девочка бросилась к ней, обняла за шею: — Бабушка Дарья, а мы пирожки привезли! Мама пекла, я помогала!

— Умница! А я блинов настряпала, с творогом, как ты любишь.

Марина и Алексей стояли у машины и улыбались, глядя на эту картину.

— Мам, пап! — крикнула Вика. — Идите скорее! Бабушка Дарья котят обещала показать!

Дарья Петровна выпрямилась, подошла к ним. В руках у неё был небольшой сверток: — Это тебе, доченька. Связала вот. На младенчика.

Марина покраснела: — Бабушка Дарья, откуда вы…

— А я вижу! — старушка хитро прищурилась. — По глазам вижу. Мальчик будет, вот помяни моё слово. Крепкий, здоровый. На деда моего похож будет.

Она погладила Марину по едва заметному животу: — Береги себя. И спасибо тебе.

— За что? — удивилась Марина.

— За то, что простила старуху глупую. За то, что внука моего счастливым сделала. За то, что правнучку подарила. И правнука подаришь. Я теперь спокойно умру — знаю, что род наш не прервется. И что дети в любви расти будут.

Вечером, когда Вика уснула на печи, обнявшись с рыжим котенком, а Алексей вышел колоть дрова, Дарья Петровна и Марина сидели на крыльце, кутаясь в шали.

— Знаешь, что я поняла? — тихо сказала старушка. — Всю жизнь боялась. Что бросят, что предадут, что несчастье случится. А надо было не бояться, а любить. Просто любить. И верить.

Марина взяла её руку, сжала тепло: — Вы сильная, бабушка Дарья. Одна троих подняла.

— Сильная… — Дарья Петровна покачала головой. — Просто страх сильнее был. А теперь вот… Теперь не страшно. Знаю — есть кому род продолжить. Есть кому землю эту любить. И внук не бросит, вижу. Он в деда пошел — верный.

Из темноты донеслось повизгивание пилы — Алексей распиливал толстое бревно.

— Хозяйственный, — одобрительно кивнула Дарья Петровна. — Это хорошо. Дом держать будет. А ты… ты его береги. Мужики, они как дети — любовь им нужна, забота.

— Буду беречь, — пообещала Марина.

— Знаю, — старушка улыбнулась. — Потому и спокойна.

Эпилог

Когда год спустя у Марины и Алексея родился сын, первым человеком после родителей, кто взял его на руки, была прабабушка Дарья. Она приехала в город на старенькой «Ниве» с соседом-водителем, привезла узелок с деревенскими гостинцами и связанный собственноручно плед.

— Ну вот, — сказала она, глядя на спящего младенца. — Теперь можно и помирать спокойно.

— Бабушка! — возмутились все разом.

Но Дарья Петровна только рассмеялась: — Да шучу я, шучу! Ещё пожить надо. Правнука на ноги поставить, может, и праправнуков дождусь. Тамарка вот говорит — до ста лет доживу. Теперь я её картам верю — хорошее сбывается!

А в деревне с тех пор говорили, что внук Дарьи Петровны удачно женился. На доброй женщине, что старших уважает и детей любит. И что сама Дарья Петровна будто помолодела — всё в огороде копается, пироги печет и правнуков в гости ждет. Потому что нет большего счастья для русской женщины, чем видеть, как продолжается род, как растут дети, как в доме звучит смех.

И ещё говорили, что Тамара с тех пор карты свои спрятала подальше. Потому что поняла: не в картах дело, а в том, что у страха глаза велики. А у любви — зрение острое. Она видит в человеке то, что скрыто от посторонних глаз. И прощает то, что кажется непростительным.

Так деревенское благословение стало началом новой жизни. Жизни без страха, но с верой. Без предрассудков, но с уважением. Без условностей, но с любовью.