Старуха оставила в лесу ПАРАЛИЗОВАННОГО ДЕДУШКУ, но то, что сделал ВОЛК, повергло всех в ШОК!

Колёса телеги стучали по корням, впиваясь в податливую лесную землю. Каждый толчок отдавался в теле Ильи тупой, ноющей болью, которая, казалось, исходила не от парализованных членов, а из самого сердца. Он лежал на старом, пахнущем прелью сене и смотрел вверх на проплывающие сквозь кроны сосен клочья облаков. Воздух был густым, напоённым ароматами хвои, влажного мха и чего-то ещё, тревожного и дикого.

Варвара шла впереди, сгорбившись, её сильные мозолистые руки крепко держали оглобли. Она не оборачивалась, не произносила ни слова, и это молчание было страшнее любой ругани. Илья помнил её другой, помнил, как много лет назад её смех звенел по этому самому лесу, когда они, ещё молодые, собирали грибы. Помнил тепло её ладони в своей, когда он, тогда ещё крепкий и могучий плотник, вёл её показывать выстроенный им сруб. Куда всё ушло? Инсульт разделил его жизнь на до и после. До — это запах стружки в мастерской, азартный лай собаки в предрассветной дымке, уважительный гул голосов на деревенском сходе. После — это унизительная беспомощность, запах мочи и пролежней, и глаза жены, полные глухой, застарелой ненависти.

Он пытался что-то сказать, издать хоть какой-то звук, чтобы спросить, куда они едут, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Варвара вздрогнула, будто от удара, и остановилась. Телега замерла в глубокой тени раскидистого старого дуба, чьи ветви, словно костлявые руки, тянулись к небу. Женщина обошла телегу и заглянула мужу в лицо. В её глазах не было ни жалости, ни сомнения, только выжженная пустыня усталости и злобы. Она ухватилась за край телеги и с силой опрокинула её. Илья грузно вывалился на землю, ударившись плечом о выступающий корень. Боль пронзила тело, но он даже не мог вскрикнуть. Он лежал на боку, как брошенный мешок, и смотрел на неё снизу вверх. Варвара отряхнула руки, поправила платок, и, не глядя на него, произнесла слова, холодные и острые, как осколки льда: «Здесь тебе и помирать. Старый хрыч, мне надоело за тобой убирать». Она развернулась и, не оглядываясь, зашагала прочь. Её силуэт быстро растворился в зелёном сумраке леса.

Илья остался один. Он слышал удаляющийся скрип телеги, потом щебет какой-то птицы, а затем наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь гулом крови в ушах и отчаянным беззвучным криком его души. Он смотрел ей вслед, в пустоту, куда она ушла, и в его ясных, ещё живых глазах застыли два вопроса: «За что? И почему?» Но ответа не было. Только лес, равнодушный и вечный, готовился принять его в свои холодные объятия.

Заброшенный в лес: ожидание неминуемого конца
Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в багровые и золотые тона. Тени деревьев вытягивались, сливаясь в сплошную тёмную массу. Для Ильи время остановилось. Он лежал под дубом, и каждая минута растягивалась в вечность, наполненную болью и осознанием неотвратимого конца. Воспоминания нахлынули мутным потоком, непрошеные и яркие. Вот он, молодой и сильный, валит сосну одним лишь топором, и стружки летят, пахнут смолой и жизнью. Вот он несёт на плечах подстреленного кабана, а вся деревня выходит смотреть, и Гриша, тогда ещё мальчишка, смотрит на него с восторгом. А вот он держит на руках новорождённую дочку, единственную, которую у них с Варварой забрала хворь ещё в младенчестве. Может, тогда в Варваре что-то и надломилось? Он никогда не винил её, принимая горе как часть жизни, как суровую зиму, которую нужно просто пережить. Он работал за двоих, строил, охотился, пытался заполнить пустоту в доме своим трудом, своей силой, а она молча костенела душой, и её любовь, словно мелкий ручей в засуху, иссякла, оставив лишь потрескавшуюся землю горечи.

Когда его разбил удар, он надеялся, что общая беда их сблизит. Как же он ошибался. Болезнь стала для неё последней каплей. Он превратился из опоры в обузу, в живое напоминание о всех её несбывшихся надеждах и тяжёлой доле. Сначала она ухаживала молча, сцепив зубы, потом начала ворчать, а последние месяцы превратились в ад. «Когда ты уже отмучаешься?» – бросала она ему вместе с миской остывшей каши. – «Глазеешь, идол, только и можешь, что глазами лупать». Он всё слышал, всё понимал и терпел. Он не мог понять лишь одного: как можно было вывезти и бросить умирать того, с кем делил хлеб и постель полвека.

Смерть его не страшила. Он, как охотник, знал её в лицо, знал, что она — естественный итог. Страшила такая смерть — в одиночестве, в унижении, преданным самым близким человеком. С наступлением сумерек лес ожил, зашуршали в кустах какие-то мелкие зверьки, ухнул где-то вдалеке филин. Илья знал эти звуки, но теперь они не успокаивали, а несли угрозу. Он чувствовал, как холод пробирается под ветхую рубаху, сковывая и без того непослушное тело. Он закрыл глаза, готовясь к тому, что скоро придут они — волки. Он чуял их, лес был их домом, а он — лёгкой беззащитной добычей. Вдалеке послышался протяжный, тоскливый вой. Один голос, потом другой. Стая. Они уже почуяли его запах, запах слабости и скорой смерти. Илья не открывал глаз, он просто ждал. Пусть так, это будет быстрее, чем умереть от холода, лучше острые зубы, чем медленное угасание в грязи и беспомощности.

Ночь опустилась на лес окончательно плотным чернильным покрывалом. Холод стал пронизывающим, он пробирался до самых костей, заставляя тело мелко, неконтролируемо дрожать. Илья лежал, вслушиваясь в темноту. Вой, что он слышал ранее, затих, сменившись тревожной тишиной. Он знал, что это значит. Они близко, стая идёт по его следу, бесшумно, как тени. Он приготовился. Мысленно попрощался с солнцем, с небом, с запахом родного дома, который он уже никогда не почувствует.

Неожиданный поворот: встреча с хозяином леса
Вдруг в кустах неподалёку хрустнула ветка. Звук был тяжёлым, основательным, ни мышь, ни лисица — крупный зверь. Илья затаил дыхание. Сердце, единственная мышца, которая ещё подчинялась ему в полной мере, заколотилось в груди, как пойманная птица. Из темноты показались два фосфоресцирующих огонька. Глаза. Они смотрели на него пристально, изучающе. Затем из мрака медленно выступила могучая фигура. Это был волк. Огромный, матёрый, с широкой грудью и мощными лапами. Лунный свет, пробивавшийся сквозь листву, серебрил его густую шерсть, особенно на загривке и боках. Седой. Волк-одиночка.

Илья знал таких. Старые, опытные вожаки, изгнанные из стаи более молодыми и сильными соперниками. Или те, кто сам ушёл, не желая подчиняться новым законам. Они были самыми опасными: умные, безжалостные, выживающие в одиночку. Старик замер, глядя в глаза зверя. Он не увидел в них той голодной ярости, которую ожидал. В этом взгляде было что-то иное: мудрое, усталое и понимающее.

Волк медленно, не делая резких движений, обошёл его по кругу. Он втягивал носом воздух, изучая запахи. Запах старости, болезни, отчаяния, но ещё и тот застарелый запах леса, дыма, пороха, который впитался в одежду Ильи за долгие годы охоты. Илья не шевелился. Он знал главное правило общения с диким зверем — не показывать страха. Хотя какой страх мог быть у человека, который уже смирился со смертью? Он просто смотрел. Человек и волк — два старых, изломанных судьбой существа, встретившиеся в ночном лесу. Один был парализован болезнью и предан людьми. Другой изгнан сородичами и изранен охотниками. На шкуре волка, под лунным светом, Илья разглядел старый затянувшийся шрам, след от капкана или пули.

Волк закончил свой обход и остановился прямо перед лицом Ильи
2 часть –