Оформив дарственную дочери на дом, я и подумать не могла, что моя жизнь превратиться в кошмар.

Утренний свет пробивался сквозь тонкие тюлевые занавески, освещая старый кухонный стол, за которым мы с Дмитрием пили чай сорок лет. На столе лежали три папки — моё будущее и будущее моих детей. В свои шестьдесят пять я решилась исполнить завет мужа: «Анна, подари им всё, пока жива. Пусть радуются, а ты будешь спокойна».

Дмитрий ушёл три года назад, внезапный инфаркт, и без него квартира казалась слишком большой, слишком пустой. Я поправила скатерть, вытертую по краям, и открыла первую папку. Документы на большой дом с участком в городе. Он достанется Ольге, моей старшей.

Вторая папка — для Петра, моего сына, дача в сорока километрах от города и гараж с его старенькой «Ладой». Третья — для Кати, младшей, сбережения и кооперативная однушка, которую мы с Дмитрием купили в девяностых. Я улыбнулась, представляя, как обрадуются дети. Дмитрий всегда говорил: «Дари с тёплыми руками, Анна, а не с холодными».

Дверной звонок прервал мои мысли. Ольга, как всегда, пунктуальна. Я пригладила волосы, поправила платье и пошла открывать.

— Мам, привет! — Ольга чмокнула воздух у моей щеки.
В свои сорок три она была похожа на меня в молодости. Те же каштановые волосы, те же скулы. Но в её глазах была жёсткость, которой у меня никогда не было.

— Пётр и Катя уже здесь? — спросила она, проходя в прихожую.
— Ещё нет.
— Ты же знаешь, Петя всегда опаздывает, а Катя только с поезда, — Ольга вздохнула, бросив сумку на диван. — Как обычно.

К двум часам все собрались за столом. Пётр нервно постукивал пальцами по кружке с чаем. В свои тридцать восемь он так и не нашёл себя: то автомеханик, то менеджер, то снова без работы. Катя, моя младшая, сидела тихо, сложив руки на коленях. В свои тридцать четыре она работала учительницей начальных классов, любила свою работу, но денег она ей не приносила.

Я откашлялась, чувствуя, как дрожат пальцы.
— Я собрала вас, потому что приняла важное решение. Ваш отец всегда говорил, что нужно давать с тёплыми руками. Поэтому я решила распределить имущество сейчас, пока я жива, чтобы видеть, как вы радуетесь.

В комнате повисла тишина. Пётр выпрямился. Катя удивлённо подняла брови. Ольга осталась неподвижной, но её глаза блеснули.

— Ольга, — я подвинула к ней первую папку. — Ты всегда любила этот дом. Здесь ты росла, здесь мы отмечали твоё восемнадцатилетие. Он твой.
Ольга чуть улыбнулась, но тут же скрыла эмоции.
— Спасибо, мам. Это неожиданно.
— Пётр, — я повернулась к сыну. — Тебе достанутся дача и гараж. Ты всегда любил там возиться.
— Мам, я… — Пётр замялся, его глаза заблестели. — Спасибо.
— А тебе, Катя, — я посмотрела на младшую, — сбережения и кооперативная квартира. Я знаю, ты мечтаешь открыть свой детский центр.
Катя прикрыла рот рукой.
— Мам, это слишком. Я не могу…
Я улыбнулась.
— Я оставила себе достаточно, чтобы жить спокойно. Это то, чего мы с отцом всегда хотели.

Вечером мы подписали бумаги у нотариуса. Ольга заказала бутылку дорогого вина, Пётр поднял тост. Катя помогала мне убирать посуду, шёпотом спрашивая: «Мам, ты уверена?» Я сжала её руку: «Уверена, милая».

Один за другим они ушли. Пётр сослался на раннюю смену, Катя спешила на поезд. Ольга задержалась, обходя дом, будто уже прикидывала, где что переставить.
— Мам, когда ты планируешь переехать? — спросила она как бы между делом, поправляя штору.
— Переехать? — я растерялась.
— Ну да. Мы с Игорем хотим начать ремонт. Детям нужно больше места.
Я замялась. В моих планах было остаться здесь, хотя бы на время.
— Я пока не думала, — Ольга улыбнулась, но её глаза остались холодными.
— Пойдём, я покажу тебе кое-что, — она взяла меня под руку и повела через кухню к выходу на участок.

Щёлкнула выключателем, и в свете лампы показался наш старый домик, по сути сарайчик, где Дмитрий хранил инструменты.
— Мы можем переделать его для тебя, — Ольга обвела рукой пространство. — Поставим печку получше, проведём воду. Будет уютно.
Её голос стал тише, и от этого по спине пробежал холод.
— В конце концов, мам, тебе ведь не нужно много места, правда?

Я стояла, чувствуя, как холод от земли проникает сквозь тапочки. Стены будто сжались вокруг меня. Моя дочь, моя Ольга, предлагала мне переселиться в сарай.
— Я уже поговорила с мастером, — продолжала Ольга, не замечая моего молчания. — Он начнёт на следующей неделе.
Горло сжалось, но я кивнула. Слеза скатилась по щеке, но я отвернулась, чтобы она не видела.

Через две недели, после подписания бумаг, я стояла в том, что Ольга называла моей комнатой. Сарай переделали наспех: железная кровать у стены, старый комод, тумбочка с лампой. В углу поставили биотуалет и душевую кабину, отгороженные пластиковой шторкой. Пол остался бетонным, прикрытым тонким ковриком, который не спасал от холода.

— Идеально, — заявила Ольга, когда рабочие ушли.
Она даже не спросила, согласна ли я.

Утром я проснулась от шума грузовиков. Через мутное окошко видела, как грузчики выносят мебель из квартиры. Мой обеденный стол, который мы с Дмитрием купили в первый год брака. Шкаф с резными дверцами, доставшийся от бабушки. Кресло, где Дмитрий читал газеты по вечерам.

— Мы обновляем интерьер, — объяснила Ольга, заметив, как я смотрю. — Игорь считает, что старьё выглядит убого.
Я кивнула, проглотив ком в горле. Что я могла сказать? Это больше не мой дом.

В тот же день я попыталась войти в квартиру через парадную, чтобы взять воды. Ключ не повернулся.
— Ой, забыла предупредить, — Ольга появилась в дверях. — Мы сменили замки. Для безопасности. Пользуйся дверью с участка. Я поставлю тебе воду в холодильник.
Холодильник. Маленький, как в общежитии, стоял в углу домика. Словно я не мать троих детей, а студентка.

Дни сливались в один. Ольга велела своим детям, десятилетнему Ване и восьмилетней Насте, не беспокоить бабушку в её комнате. Моей комнате. В сарае точнее.
Однажды утром Ольга постучала в семь утра.
— Мам, нужна помощь. Присмотри за детьми, няня заболела, а у меня важная встреча.
— Конечно, — я кивнула. — Это же мои внуки.
— Отлично. Они поели. Ване надо доделать уроки, Настя должна позаниматься на скрипке. Я вернусь к четырём.

К полудню дети проголодались. Я открыла холодильник: полбутылки воды и пачка печенья.
— Бабуль, пошли в наш дом, а то у тебя тесно и есть нечего, — спросила Настя.
— У меня нет ключа, милая.
— Но ты же здесь живёшь, — Ваня нахмурился.
— Я живу здесь, — я указала на домик. — А большой дом теперь принадлежит вашим родителям.
Настя сморщила нос.
— Это странно. Почему бабушка живёт в сарае?
Я не знала, что ответить, чтобы не очернить их мать. В итоге заказала пиццу на свою карту, ту, что была привязана к сбережениям, которые я отдала Кате.

Ольга вернулась не в четыре, а в половине шестого.
— Мам, ты серьёзно? — Она нахмурилась, глядя на коробки от пиццы. — Детям нельзя фастфуд по будням.
— Они были голодны, — тихо ответила я. — А у меня нет доступа к кухне.
Ольга театрально вздохнула.
— Могла бы позвонить мне.
— Не хотела отвлекать тебя от встречи.

Ночью, сидя на кровати и слушая гул старого холодильника, я завернулась в кардиган Дмитрия. Холод пробирал до костей, обещанной Ольгой теплоизоляции так и не появилось.
— Как всё пошло не так? И что мне теперь делать?

На следующее утро я проснулась с жаром и болью в горле. Каждый шаг отдавался слабостью. Я написала Ольге: «Неважно себя чувствую. Не могли бы вы принести чай и лекарства?» Ответа не было три часа.
— Я позвонила, автоответчик.
К вечеру жар усилился, я дрожала под тонким одеялом. В отчаянии написала Петру и Кате, стараясь не пугать их.

Пётр ответил первым.
— Мам, я на выезде, вернусь в пятницу. Поправляйся.
Катя перезвонила сразу.
— Мам, у тебя голос пропал. Ты что-нибудь пила? Ольга была у тебя?
— Нет, — призналась я. — Наверное, она занята.
— Это возмутительно. Я ей сейчас позвоню.

Через час Ольга появилась с пачкой парацетамола и остывшим чаем.
— Катя сказала, ты болеешь, — она держалась на расстоянии. — Я оставила суп в микроволновке на веранде. Разогреешь потом.
Она ушла, даже не спросив, как я себя чувствую.

Ночью, лежа в темноте, я плакала. Когда моя дочь стала такой чужой? Когда я стала для неё обузой?

На следующий день жар спал, но душа оставалась раздавленной. Чувствуя себя чуть лучше, я решила разобрать коробки, которые свалила в углу, когда переезжала. Среди одежды и мелочей наткнулась на старый чемодан Дмитрия, запертый на маленький замок. Он однажды упомянул: «Если меня не станет, ключ — в ящике с запонками». Запонки, как и комод, наверняка уже на свалке. Ольга выбросила почти всё старое.

Но замок выглядел хлипким. Вспомнив, как Пётр в юности увлекался вскрытием замков, я взяла шпильку и после нескольких попыток открыла чемодан. Внутри лежали фотоальбомы, которые я никогда не видела, папки с документами и конверт с моим именем, написанным почерком Дмитрия. Подпись гласила: «Открыть, когда всё потеряно».

Я села на кровать, дрожащими руками вскрыла конверт. Голос Дмитрия ожил в строках.
«Моя дорогая Анна, если ты читаешь это, меня нет, и что-то пошло не так. Я всегда надеялся, что это письмо останется непрочитанным, но я слишком хорошо знаю наших детей. Ольга унаследовала твою красоту, но, к сожалению, не твоё сердце. Пётр вечно ищет себя, а Катя боится собственной тени. Я молюсь, чтобы я ошибался, но если ты открыла это письмо, они тебя подвели. Может быть, даже глубоко ранили. Знай, я подготовился. Ты всегда была слишком доверчивой, видела в детях только хорошее. Это то, за что я тебя любил, но из-за чего волновался.

Во-первых, всё, что ты отдала, можно вернуть. В дарственных, на четвёртой странице, пункт 3, подпункт B, есть оговорка. Она гласит, что дарение можно отменить, если дети не обеспечивают тебе должного уважения и заботы. Наш юрист, Михаил Иванович, настоял на этом, хотя я просил его не акцентировать на этом внимание при подписании. Во-вторых, я обезопасил твоё будущее. В банке есть ячейка, номер 128, ключ спрятан в двойном дне чемодана. Там документы на квартиру, которую я купил пять лет назад, когда узнал о своём сердце. Это небольшой, но уютный дом для тебя. Там же счета, о которых дети не знают. Анна, моя любовь, ты всю жизнь отдавала мне своё сердце, детям — душу, всем вокруг — тепло. Теперь пора защитить себя. Мне больно, что я не могу оградить тебя от этой боли. Наши дети не стали теми, кем мы их растили, но у тебя есть время жить той жизнью, которой ты достойна, с уважением и достоинством. Мы говорили: любовь даётся даром, но уважение нужно заслужить. Дети потеряли право на твою щедрость. Ты сильнее, чем думаешь, Анна. Всегда была. С вечной любовью, Дмитрий».

Я прижала письмо к груди, не сдерживая рыданий. Дмитрий знал. Он предвидел это предательство и подготовил мне путь к спасению. Тяжесть, давившая меня недели, начала отступать, сменяясь надеждой. Я ощупала дно чемодана, нашла потайную панель и вытащила маленький ключ с биркой «128». Я засмеялась, почти истерично. Ольга думала, что победила, но Дмитрий переиграл её из могилы.

На следующее утро я вызвала такси и поехала в банк. Ольге ничего не сказала, она редко проверяла, где я. В ячейке было всё, как обещал Дмитрий: документы на квартиру в соседнем городе, выписки со счетов с приличной суммой, ключи. Таксист, пожилой мужчина с добрыми глазами, довёз меня до адреса из документов. Дом оказался небольшим, одноэтажным, с аккуратным палисадником и голубыми ставнями. Не такой просторный, как наш, но от вида его у меня защипало глаза. Мой. Мой дом.

Ключ мягко повернулся в замке. Внутри пахло свежей краской. Пустые комнаты ждали, чтобы я сделала их своим домом. Три спальни, ванная, кухня с новой плитой, маленькая веранда с видом на яблони. Я бродила по комнатам, трогая стены, открывая окна, представляя, как поставлю здесь диван, а там — цветы. Часами я сидела на полу будущей спальни, размышляя. Дмитрий дал мне выход, но что дальше? Хотелось ворваться к Ольге, бросить ей в лицо документы, вернуть своё. Но другая часть меня жаждала покоя, нового начала, без боли и унижений.

К вечеру я вернулась в свой сарайчик, решив обдумать план. Ольга ждала меня у двери, скрестив руки.
— Где ты была? — Её голос был резким. — Я пришла проверить, а тебя нет.

Я подавила желание спросить, с чего вдруг она волнуется.
— По делам, — ответила я спокойно.
— По каким ещё делам? — Ольга прищурилась. — Что, если бы детям что-то понадобилось?
Как всегда, дело было не во мне, а в её удобстве. Я посмотрела ей в глаза, чувствуя новую уверенность.
— Учту.
Ольга нахмурилась, оглядывая домик.
— Мам, я тут подумала, нам нужно оформить наши соглашения. Ну, твоё проживание здесь. В обмен на помощь по дому.
— Соглашения? — я почувствовала, как кровь стынет.
— Ничего сложного, — она отмахнулась. — Присматривать за детьми после школы, убирать иногда, может, огород поливать. Ты же любишь цветы.

Я смотрела на дочь, и в её глазах не было ни капли тепла. Я больше не была матерью. Я была бесплатной нянькой, уборщицей, садовником.
— Я подумаю, — тихо сказала я.
— Игорь уже попросил юриста подготовить бумаги. Подпишем в выходные.
Она повернулась к двери, но остановилась.
— О, чуть не забыла. Завтра у нас гости. Сделаешь свои фирменные котлеты. Все их обожают.
Дверь закрылась, а я опустилась на кровать, сжимая письмо Дмитрия в кармане. Пора было выбирать: остаться прислугой в холодном сарае или вернуть себе жизнь, как хотел Дмитрий.

Утро следующего дня было ясным, как мои мысли. Беспомощность, терзавшая меня недели, ушла, сменившись решимостью. Я не подпишу бумаги Ольги. Я не проведу остаток жизни в её услужении. Но действовать нужно было осторожно.
2 часть👇️